— Иди к дьяволу, старик! — завопил Найл и выскочил из комнаты, а потом, стараясь вымотаться, носился по округе с головокружительной скоростью на своем огромном рыжем жеребце. Дав передохнуть взмыленному животному, он остановил его на берегу моря и стал вглядываться в голубую даль. Он понимал, что отец прав. Но так это или нет, он не женится больше без любви. А пока существует Скай, он не сможет полюбить никакую другую женщину и уложить ее в постель. Однажды он уже попытался себя обмануть и в результате загубил невинную девушку. Бедная Констанца просила у него прощения на смертном одре.
— Я должен был просить у тебя прощения, — произнес Найл вслух. Потом вскочил на жеребца, поехал в трактир и напился, чтобы грезить о женщине с темными, как ночь, волосами и голубыми, как воды у побережья Керри, глазами. ***
А Скай жила как в кошмаре. За солнечным теплым мартом последовал холодный сырой апрель. В Линмуте разразилась болезнь — в горле появлялись белые налеты. Особенно ей были подвержены дети. Болезнь была очень заразная. Прежде чем детей заперли в замке, заболели Мурроу О'Флахерти и Джон Саутвуд.
Скай поместила обоих в отдельную комнату — так было легче за ними ухаживать. Она поняла, что болезнь эта детская, и не боялась возиться с сыновьями, но никого другого к ним не подпускала. Джеффри и других детей поместили в удаленной части замка. Дейзи вызвалась помогать госпоже.
— У меня никогда не было белого горла, — сказала она. — Но я помогала матери ухаживать за больными. И к ней тоже не приставала эта зараза.
— У нее природный иммунитет, — объяснила Скай мужу.
— А что это такое?
— Мавританские врачи полагают, что некоторые люди от рождения не подвержены определенным болезням, а другие, переболев, не заражаются ими снова. Они называют это иммунитетом. У Дейзи и ее матери, безусловно, он есть, потому что они никогда не болели белым горлом.
— А ты не заражаешься, потому что переболела им! — догадался муж.
— Да, — ответила Скай. — Поэтому мы с Дейзи и будем ухаживать за Мурроу и Джоном.
— Тебе что-нибудь потребуется?
— Много воды, салфеток и камфарное масло.
— Я позабочусь об этом, дорогая.
— А сколько уже умерло в нашей деревне?
— Пока девять.
— Упокой Господь их бедные души, — произнесла она.
Болезнь не хотела отступать, но, к счастью, приступы были не слишком сильными. Дети ослабли, их лихорадило, они стали капризными. Сначала налеты появились на гландах, потом распространились на все горло, и хотя дети еще и беспрерывно кашляли, налеты были самым худшим. Скай и Дейзи совершенно измотались, но, ухаживая за детьми, не щадили себя. Кризис наступил через двадцать часов, в течение которых обе женщины неустанно меняли камфарные компрессы на груди и горле маленьких пациентов. Наконец лихорадка ослабла, кашель стих, белесые налеты, стали пропадать. Женщины еще один день наблюдали за детьми, прежде чем решили, что победили болезнь.
Тогда Скай и Дейзи позволили двум другим служанкам входить в комнату к больным. Детям требовалась легкая пища, чтобы восстановить силы, а преданным сиделкам сон, пока они не свалились от усталости. Дейзи доплелась до собственной комнаты и, не раздеваясь, рухнула на кровать. А Скай нашла у себя дымящуюся горячую ванну.
— Не могу, — пробормотала она. — Засыпаю. Джеффри Саутвуд подвел жену к стулу и усадил.
— Чистая, ты лучше выспишься, дорогая, — нежно сказал он и осторожно раздел жену, сняв с нее платье и нижнюю юбку и скатав шелковые чулки. Потом он отнес ее в ванну и улыбнулся, когда она с наслаждением вздохнула. Осторожно вытерев и натянув на нее ночную рубашку, он укрыл ее и поцеловал в лоб.
— Спи, любимая, — услышала Скай, после чего на нее навалилась чернота.
Она спала почти два дня, а когда проснулась, застала свой мирок в смятении. Дейзи пробудилась первой и стояла над постелью госпожи. Один взгляд на лицо служанки — и сердце Скай учащенно забилось.
— В чем дело?
— Маленький господин, юный лорд Джон! У него белое горло! Граф сам за ним ухаживает.
Скай вскочила с кровати, схватила свое бархатное платье и на бегу стала его надевать.
— Где они?
— В комнате над детской, миледи.
Первым ее побуждением было наброситься на Джеффри. Как он посмел скрыть от нее болезнь Джона? Почему не разбудил? Потом она поняла, что муж давал ей возможность передохнуть, вернуть силы. Она пролетела по коридорам замка и взбежала по лестнице в комнату над детской.
— Нет!
С мокрым от слез лицом Джеффри застыл, прижимая к себе тельце ребенка. В его глазах отражалась такая мука, что Скай не поняла, к кому испытывает большую жалость: к нему или ребенку, которого они только что потеряли.
— Я делал все, что делала и ты, — безнадежно проговорил он. — Он задохнулся, Скай, не мог дышать, а я ему ничем не смог помочь. Видала бы ты его глаза… Его голубые глаза, такие же, как твои. Они умоляли о помощи, а я ничего не мог сделать.
Скай упала на колени у тела ребенка. Он был так похож на нее: такая же светлая кожа, похожие на сапфиры глаза и темные волосы. У Джеффри он был любимцем — он, а не наследник Робин. В ее малютке, родившемся здесь, но у которого было больше от ирландца, чем от англичанина, все души не чаяли. Она услышала приглушенные звуки и, подняв голову, увидела заплаканную Дейзи — Джон был и ее любимчиком.
Почувствовав себя сразу постаревшей, Скай взяла из рук мужа безжизненное тельце ребенка и передала его Дейзи.
— Позаботься о нем. Я должна утешить господина. С мальчиком в руках Дейзи выскользнула из комнаты. Теперь она, не стесняясь, громко плакала. Скай обняла мужа.
— Пойдем, дорогой. Пойдем со мной, — упрашивала она. Джеффри поднялся на ноги и двинулся рядом с ней, позволяя отвести себя вниз.
— Горячего вина, — распорядилась Скай слуге, и, когда напиток подали, добавила в него трав и помогла выпить мужу. Вместе со слугой она переодела его в ночную рубашку и тут с волнением заметила, что тело мужа горит. Укладывая его, она спросила:
— Ты нормально себя чувствуешь?
— Устал. Очень устал. И жарко. — И Джеффри откинул одеяло.
Скай положила руку мужу на лоб. Граф весь горел. Лихорадка быстро нарастала.
— Таз с холодной водой и чистых полотенец, — обернулась она к слуге. — Саутвуд закашлялся, отрывистые звуки вырвались из его горла. Ужас охватил Скай. — Нет, — прошептала она, — Пресвятая Дева Мария, только не это!
Слуга вернулся с родниковой водой из самого глубокого колодца. Она была такой ледяной, что обожгла руки Скай, когда та мочила в ней полотенце. Граф вздрогнул, почувствовав холодную ткань на своей коже.
— Мне надо прогнать твою лихорадку, дорогой, — извинилась жена, но граф в забытьи не услышал ее. Со слугой они завернули его в полотенца, а лоб постоянно орошали водой. Рубашку и простыни сменили три раза и, чтобы не распространялась зараза, все сожгли в камине.